Геннадий Ступин ( 1941-2012 )

* * *

Любимый мой пейзаж: бурьян и снег, дорога
И небо серое иль сизое над ней.
А ежели стожок да ивняка немного,
То нет и ничего не может быть милей.
А если над стожком иль ивняком — ворона
Да вдоль дороги телеграфные столбы,
То я готов шагать до края небосклона
И больше ничего не надо от судьбы.
Чтоб только снег скрипел под валенком подшитым
И холодно глазам, а сердцу горячо.
И чтобы ветер пел о чем-то позабытом
Или неведомом, что ждет меня еще...
А ежели навстречь мохнатая лошадка
И видящий насквозь таинственный ездок,
То мне, как пацану, и боязно, и сладко,
И только б не спросил: "Далёко ли, милок?"
Поскольку я иду немыслимо далёко,
Минуя россыпи заманчивых огней,
Шуршит в бурьяне снег, теряется дорога,
Все ниже небо опускается над ней...
А мне, как будто бы за пазухой у Бога,
Все легче, и покойней, и теплей...
И веет сладкий воздух родины моей.

Васильев Ф.А. 

Оттепель 

ЖАВОРОНОК

Над землею горячей,
Над полынью сухою и горькой,
Там, где синь от жары выцветает и тает,
Погляди, если зрячий,
В стоге неба звенящей иголкой,
Видишь, жаворонок на глазах пропадает.
Он все выше и выше,
Перепады полета и песни —
Замирания неутомимого сердца...
Вот уже и не вижу:
Поглотило его в поднебесье
Золотое жерло раскаленного солнца...
Только тысячи точек —
Бездна бездн проглянула сквозь небо,
Иль в глазах у меня потемнело, не знаю...
Но не молкнет звоночек,
Все звенит!.. И заслушалась немо
Вся залитая светом равнина родная...
Степь моя! Осенило
И меня неизбывностью сини,
Что горит над тобой, неизвестность скрывая.
И поет во мне сила,
Но в ответ — только шорох полыни,
И сжимает мне сердце тоска вековая...
Но я видел и слышал,
Как твоя невеликая птица,
Устремляя в зенит свое певчее тело —
Выше, выше и выше, —
Там, где вечность невидимо длится,
Канул жаворонок — и все небо запело!

ДУРАК

Напился Иван и свалился
От скуки в глубокий овраг.
Но вылез и похмелился.
А что ему станет? Дурак.
В красивую Ваня влюбился.
Она ему: как бы не так!
Он взял тогда и удавился.
Спасли. Оклемался дурак.
На нищенке Ваня женился,
И ей подарил он пятак.
И женушкой очень гордился.
Известное дело — дурак.
Детишек они наплодили.
И жили они натощак
И еле одеты ходили.
А он улыбался, дурак.
Все с Ванею водочку пили,
А как доходило до драк,
Всегда выходило, что били
Его, потому что — дурак.
Пошли у Ивана внучата
Курносые — целый косяк.
И все как один дурачата.
Силен был, однако, дурак.
Всё грузчиком Ваня работал,
Ворочал мешки как ишак.
И грыжу себе заработал.
И рано он помер, дурак.
Без музыки похоронили.
И, выпимши, Ванин шуряк
Гвоздем написал на могиле:
ЛИЖИТ СДЕСЬ ВИЛИКИЙ ДУРАК. 

ТЕНИ ТИХИЕ ПО ПОЛЮ

Блещут солнечные выси,
Облака кочуют в ряд...
А по полю, словно мысли,
Тени тихие скользят.
Чередою бесконечной
Уплывают быстро вдаль —
Как природы вековечной
Преходящая печаль.
Мимолетны, невесомы —
Ни былинки не пригнут...
Ветром времени несомы,
Так и дни мои бегут.
Радость светлая на сердце
И внезапная тоска —
Словно ясно светит солнце
И находят облака...
Тени тихие по полю...
Глаз не в силах оторвать,
Я стою... А в детстве, помню,
Я пытался их поймать.
Наступал на них ногами,
Обгонял их даже, но
Убегали, убегали —
Убежали все равно.
Тени в поле, тени в поле...
Сколько мне хватает глаз.
Мои радости и боли!
Задержать я вас не волен —
Мне бы видеть только вас...

АТКАРСКУ

Ты прости меня, город степной захолустный,
Что давно я покинул тебя навсегда:
Летом жарко в тебе, слишком пыльно и пусто,
А зимою под ветром поют слишком грустно,
Словно волки, стальные твои провода,
И зимою и летом туда и сюда
Слишком быстро летят,
Слишком громко кричат,
Пролетая тебя, поезда.
Я не первый изменщик такой, не последний —
Испокон беглецы все твои пацаны.
Слишком тихий ты, слишком ты скучный и бедный.
Слишком громко вещает и слишком победно
О великих свершеньях великой страны
Репродуктор на площади, бывшей Базарной...
Слишком резво бежишь ты за модой бездарной,
То обузив без меры,
То слишком расклинив штаны.
Не в угоду каким-нибудь плоским мыслишкам
Говорю о тебе я все "слишком" и "слишком" —
Слишком ты дорогой и родной для меня!
Слишком был я твоим белобрысым мальчишкой,
С самодельным мольбертом, с гитарою, с книжкой,
Слишком сладко я мучился, влюбчивый слишком,
Слишком жарко мечтал и на счастье надеялся слишком,
И лежала вокруг тебя степь,
Бесконечною далью маня...
Сам меня провожал ты с надеждою, болью, тревогой
За наукой, на службу солдатскую, славы искать.
И снабжал меня сам ты котомкою легкой, убогой,
И пускал бесконечной прямою железной дорогой,
Научив меня видеть и думать, читать и писать
И совсем ни к чему,
Не к добру — если правду сказать —
Водку пить и рыдать
Или песни орать и плясать.
Так спасибо тебе, ты мой город родной захолустный,
Уж за то, что однажды родился в тебе — навсегда.
Что вдали от тебя иногда мне тоскливо и пусто,
И пишу потому я порою отчаянно, грустно,
Но в стихах моих красная кровь — не пустая вода.
И в каких бы ни жил я известных больших городах —
Я аткарским останусь, степным, коренным,
то есть русским,
И не стану другим никаким
Ни за что никогда!
Такова уж судьба у российских селений бессчетных:
Для столицы поэтов и мясо, и хлеб поставлять,
Как у всех матерей, молчаливых, согбенных, бесслезных, —
Всех согреть, накормить-напоить, а себя забывать...
Но клянусь я тебе — пусть не свидеться нам никогда:
Да горит мне в России и в целом Советском Союзе
В нерушимом и строгом с Кремлевской звездою союзе
Над могилой отца моего
Жестяная звезда.